В новом фешенебельном доме собирались гости.

– О! У нас только все свои! – говорила по телефону, расхаживая по квартире в нарядном платье, хозяйка дома с голубыми волосами. – Обе дочки с мужьями, обе внучки с куклами. Пока без мужей! – лучезарно смеялась она, с удовольствием глядя на себя в зеркало. Гладкая, нежная кожа, практически без морщин, была покрыта ровным загаром, двойной подбородок бесследно исчез, шея высилась из выреза платья дорической колонной. «Надо выкрасить волосы в золотистый цвет, – подумала дама. – Пора отказываться от седины!»

Приехавшая с опозданием старшая дочь, не видевшая мать больше месяца, не могла скрыть удивления.

– Мама, ты выглядишь лучше меня!

– И меня! – подхватила вышедшая из комнаты младшая.

– И меня! – пробасил муж, который с трудом узнавал жену в этой женщине с совершенно неприлично молодым лицом. – Все думают, что я разошелся и вновь женился на молоденькой девушке!

Конечно, он льстил жене, но ей все равно было очень приятно.

– Мама, ты должна дать нам телефон своего доктора, – сказала старшая дочь.

– Знаете, девочки, – вздохнув, ответила им мать, – я, конечно, рада, что смогла пройти через это, и мне нравится мое теперешнее лицо, но все-таки у меня появилось ощущение, на уровне подсознания, – дама кокетливо ткнула пальцем в прическу, определяя, где именно оно у нее находится, – что в Швейцарии мне сделали бы операцию лучше! Поэтому все-таки надавите на своих мужей и поезжайте туда! Там спокойнее и приятнее!

Сорокалетние девочки дружно переглянулись, каждая прикинула свои возможности, и они втроем гуськом отправились делать последние приготовления к общему празднику.

Ника Романова в этот же час, пританцовывая, расчесывала перед зеркалом свои роскошные темные волосы. Вот был сделан последний мазок помадой, и она закричала:

– Мам! Я готова! Сейчас ухожу!

Нонна Петровна спешила из кухни с большим пирогом, только что вынутым из духовки.

– Поешь перед дискотекой, а то закатишься на всю ночь!

– Да там будет шведский стол!

Но пирог пах так заманчиво, что Ника все-таки отколупнула корочку.

– Вкусно как, мамочка! – с набитым ртом проговорила она.

– С наступающим, дочка! – Мать притянула Нику к себе.

– Все-все, хватит! Помаду размажу. – Ника сунула руку в карман за носовым платком, но вытянула оттуда какой-то вчетверо сложенный листок. Удивилась, что он там лежит, быстро пробежала его глазами, нахмурилась.

– Что это у тебя?

– Да ну, ерунда всякая! Пустяки! – Дочка потупила глаза.

– Письмо от Сереги?

– Нет, мама, нет. Да он давно мне уже не писал. Я опаздываю, мама! – Ника сделала попытку бежать. Но недаром Нонна Петровна фигурой походила на бульдозер.

– Стой! Дай-ка сюда! – Она властно сунула руку в карман дочериной куртки. Раздался звонок в дверь.

– Это за мной! – Ввалилась шумная компания человек из пяти. Особенно в ней выделялся высокий парень, по-хозяйски обнявший Нику за плечи. Она ласково и кокетливо прильнула головкой к его плечу. – Ну пока, мам! С Новым годом! – Компания вывалилась наружу.

«Ох, ветреница! – покачала головой мать. – Серега где-то на Дальнем Востоке, а у нее уже тут как тут новый ухажер. До чего это доведет? – Мать вздохнула, присела на диван, надела очки. – Да ведь надо правду сказать, дочка-то после операции стала хорошенькая! И губа у нее совсем не торчит…» – Она поднесла листочки к глазам. «Расписка в получении денежных средств. Я, нотариус такой-то»… Что это такое? От кого расписка? От Сереги! Нонна Петровна охнула и несколько раз прочитала бумагу от начала до конца. Вот и печать, подпись… Так вот, значит, куда на самом деле деньги ушли… А доктор в самом деле не брал. У Нонны Петровны похолодело в груди. Значит, она на него напраслину навела. А он действительно операцию бесплатно сделал! Ой, что же они с Никой натворили! Ой, боженька, горе-то мое!

Нонна Петровна накинула шаль и побежала советоваться к соседке.

– Так позвони ему! – нашла та самый простой выход.

– А если он денег потребует?

– Тогда не знаю.

Нонна Петровна все же решилась позвонить, но когда где-то там в пространстве послышался треск и потом пошли гудки соединений, она растерялась, не зная, с чего ей начать.

В последний день старого года в комнате Азарцева, как всегда теперь, было темно.

Азарцев все эти дни спал или временами не спал, но все равно, не зажигая света, лежал в одном и том же положении на диване. Идти было некуда, при мысли о работе в животе раскатывался тягучий шар пустоты.

«Какой же я неудачник! Дерьмо, никчемный человечишка! – думал он в редкие минуты бодрствования. – Вообразил себя великим хирургом! Не замечал, что меня держат за примитивную марионетку, за мальчишку с нездоровыми амбициями, за идиота, за слепого крота…» Он придумывал себе сотни обидных прозвищ. Но тяжелее всего были его мысли о Тине.

«Каким мерзким, отвратительным эгоистом я выглядел в ее глазах! Не хотел слышать правду из-за банального стремления разбогатеть. И ведь не просто разбогатеть, я хотел… – бичевал он себя, – …я хотел подтвердить свою репутацию необыкновенного специалиста! Создать новое имя в науке… Господи, какое же я дерьмо, если не понимал, что прогоняю от себя единственного, может быть, человека, способного видеть и говорить правду…» – Временами он вставал и расхаживал по темной комнате. – …Но Юля! Как она могла? Предательница! – Он раздумывал, не стоит ли ему убить ее. Своя судьба после этого его не пугала, но судьба Оли… Или, может быть, лучше убить Лысую Голову? – Он вздыхал и снова валился на смятую до отвращения теплую постель. – Я все равно не смогу никого убить. У меня нет ни оружия, ни сил, ни умения в этом деле. Я никчемный человек. В сущности, Юлия права. А если она права, – гнал он свои мысли по новому и новому витку, – тогда в чем ее вина? – И сам себе отвечал: – В подлости. Она поступила подло. Тина никогда бы так не поступила, но Тины теперь здесь нет. И в этом я тоже виноват. Я тоже ее предал». Эта мысль резала Азарцева больнее всего.

В такую минуту и позвонил телефон.

– С наступающим вас, Владимир Сергеевич! – сказали вкрадчиво на том конце провода. Азарцев не узнал этот голос, ему было все равно, кто звонил. Он подумал, что обрадовался бы только одному звонку – если бы вдруг позвонила Тина.

Но голос был, без сомнения, не ее.

– Вы меня простите, доктор! Я виновата, очень виновата…

Он отодвинул трубку подальше от уха. «Еще немного, и можно будет отключиться», – подумал он. Но женщина вдруг стала говорить про какие-то деньги, которые он не брал.

Он вспомнил. Это была мать Вероники. Чего она опять хочет от него? У него больше ничего нет.

– Доктор, вы только не сердитесь! Дочка отдала все деньги своему парню. Если хотите, если нужно, я могу это подтвердить… – Никина мать явно волновалась, но ему теперь все было безразлично.